Литература развитой античности была уже по преимуществу
литературой «личностного» характера, обособившейся в значительной мере от науки и религии. Переход к индивидуальному творчеству способствовал прямому, непосредственному выражению идей и чувств писателя,
 что вело, таким образом, к высвобождению от мифологии. Разрыв с мифологией подрывал позиции героического эпоса, для 
которого в пору зрелой государственности вообще условия были
 неблагоприятные. Героический эпос угасает, зато торжествует
 драма, проникнутая высоким чувством героизма. Обостренный 
интерес к личности повысил роль лирических жанров. Подобно 
древнегреческой, индийская лирика оформляется позднее эпоса.


Появление санскритского романа, опирающегося на художественную традицию сказочных сборников, свидетельствовало о становлении авторской прозы («Приключения десяти принцев»
 Дандина). Подавляющее большинство литературных произведений развитой античности написано на санскрите, ставшем уже
 мертвым языком. Образованные люди свободно владели им.

С упрочением сильного централизованного государства выработалась идейно-эстетическая программа придворно-аристократической литературы. Эстетические принципы искусства социальных верхов воплотились в стройную систему «античного
классицизма». Его формирование не было случайным явлением в истории индийской культуры.

Литература индийской античности не знала художественных
 направлений или течений. Роль их выполняли различные видовые и жанровые формы, получившие в эстетике «античного классицизма» детальную регламентацию. Во главе иерархии стояли многоактная драма и поэзия, считавшиеся сферой возвышенных чувств. Уделом одноактных пьес (преимущественно комических) и прозы было изображение явлений будничных, «низменных».

Чем выше находился тот или иной род, вид, жанр литературы
на шкале эстетики, тем больше внимания уделяла она ему и тем
 туже пеленала своими установлениями. Сказку, например, эстетики даже не удостаивали вниманием, на советы романистам
 скупились, зато, когда дело касалось драмы, изобретательность
их была неистощима.

Строгая дифференцированность родов, видов и жанров соответствовала свойственному этой эстетике пониманию мира как 
гармоничной идеальной иерархии (боги, цари, придворная аристократия и брахманство и, наконец, подданные) и отражала
 стремление сохранить подобную иерархию навеки. Тенденция
 придворно-аристократического искусства утвердить представление о рабовладельческом монархическом государстве как государстве идеальном проявилась в требовании идеализации — основе основ «античного классицизма». Она предопределила две
 другие особенности эстетического канона — целостность и гармоничность. На трех китах «античного классицизма» (идеализации, целостности, гармоничности) покоился выдержанный в
строгих тонах храм придворного искусства, воплощавшего взгляды аристократии на рабовладельческое государство как на угодное богам царство всеобщего счастья.

Все, что перечило художественным принципам «античного
классицизма», запрещалось канонами (ряд запретов был сформулирован письменно лишь в середине I тысячелетия н. э., но
 фактически они существовали и раньше). «Античный классицизм» не допускал богоборческих мотивов, темы борьбы с роком.


Героическое трактовалось эстетикой только как служение интересам государства. Категория трагического была под запретом,
 ибо это нарушало требование гармоничности, а трагедия как
жанр вообще отсутствовала. Доступ сатире был прегражден.


Явления будничные, прозаические, повседневные, а тем более
 безобразные и уродливые, были объявлены низменными и потому непоэтическими. Подобно тому как придворно-аристократическое и брахманское сословия, отгородившись от других сословий и общественных групп, образовали своего рода «государство
в государстве», так и искусство (в его нормативной форме)
 должно было стать изолированным от жизни миром.

Для настоящих художников абсолютных, окостеневших законов жанра не существовало. У каждого мастера слова были
 свои законы творчества. Лучшие художники античной Индии не
подчинялись «диктатуре официального вкуса». Прозаики, поэты и драматурги — Калидаса, Шудрака и другие не могли не следовать общим нормам эстетики, но часть требований ее они воспринимали условно, вкладывая в свои произведения смысл, 
прямо противоречащий канонам.

Оберегая царей, аристократию и брахманство от нападок, каноны услужливо подставляли под огонь писателей излюбленную
 мишень санскритской классики — фигуру шута (видушаки). Шут 
должен был служить громоотводом для критических устремлений авторов. Если подчас и разражалась буря (обычно буря в
стакане воды), страдал один шут. Боги, цари и министры стояли выше этого мелкого кипения страстей. Однако еще предшественники Калидасы, Ашвагхоша и Бхаса, разрешали себе
 иронические ухмылки по адресу божеств и царедворцев.

Нанда, один из героев эпической поэмы Ашвагхоши «Сундари и Нанда», томился в разлуке с женой. Двоюродный брат
Нанды Будда (основоположник буддийской религии) убеждает
 Нанду принять монашество. Стремясь отвратить брата от радостей супружеской жизни, Будда говорит Нанде, что жена его
похожа на одноглазую обезьяну. Когда Нанда попадает на небеса и видит райских танцовщиц, он признается, что Будда был 
прав: по сравнению с небесными девами его жена действительно
 безобразная обезьяна. Ирония Ашвагхоши служит буддизму: ее
 запал весьма незначителен.

Подобно Ашвагхоше, Бхаса в целом весьма учтив по отношению к своим героям (венценосным особам и их женам). Но
в одной из его драм промелькнула насмешка над женой царя — 
Васавадаттой («Пригрезившаяся во сне Васавадатта»). Бхаса
 заставляет Васавадатту унизиться, сплести свадебный венок для 
Падмавати, готовящейся стать новой женой ее супруга.

Калидаса пренебрегает рекомендациями канонов изображать в неблагопристойном виде только шутов. Они для Калидасы слишком мелкая цель. Он бьет прямой наводкой по самой
 монаршей особе. Окруженный возлюбленными, царь Агниварнз
не в силах оторваться от приятного общества. В знак благоволения к подданным он лишь высовывает из окна дворца свою 
царственную ногу.

Традиционная фигура шута заимствована придворной литературой из народной пантомимы. Этот образ претерпел в «античном классицизме» значительные метаморфозы. Шут, подаренный народным театром классической драме,
оказался Иваном, не помнящим родства. Едва лишь этот народный персонаж очутился подле туфли своего монарха, ему словно отшибло память. Видушака превратился в придворного острослова. Если он и отпускает ехидные шуточки, то их пропускают
 мимо ушей: с дурачка, мол, взятки гладки. Подлинный смех, веселье, хохот от души остались на базарной площади, на деревенской улочке. Попав в изысканное общество, шут растерял 
единственное свое достояние — смешливый нрав, и не приобрел ничего взамен. Образы шутов в санскритских драмах скроены 
по стандарту. Только Калидаса и Шудрака (в «Глиняной повозке») лепили шутов из ценной разновидности глины. Шут
 Майтрея в пьесе Шудраки — простосердечный человек, преданный друг своего хозяина. Демократическая направленность этой драмы сказалась на облике шута.

Советуя античным авторам обратить свой критический запал 
лишь на образ шута, каноны тем самым фактически ставили
 заслоны на пути сатиры. Проникновению ее в литературу препятствовали не только прямые запреты, но и самый дух господствующей эстетики. Каноны снаряжали художников по маршрутам, весьма далеким от сатирических. Во дворцах ценилось
 тонкое вино, горький хмель был не по вкусу. Температура для 
ферментов сатиры оказалась неблагоприятной. Трактаты учили 
художников, что истинное произведение искусства вызревает лишь 
в высших сферах бытия; сатира же, как мы знаем, пасется преимущественно на подножном корму, она быстро чахнет без живительных соков земли. Поэтому классическая санскритская литература не знает сатирика или даже юмориста большого калибра (кроме Дандина).

Гений классической санскритской литературы отрицал тиранию, противопоставляя ей прообраз гармонического мира, раскрепощая волю и чувства человека; сатирических стрел в 
колчане большинства художников не было.

Диктат художественного вкуса, запрещающего изображение
 трагических явлений, был столь суров, что в санскритской литературе категория трагического почти не проявляется. Если
 насмешник Дандин порой соперничает с Аристофаном, то своего 
Софокла индийская античность не знала. Вопль Эдипа никогда
не сотрясал древнеиндийской сцены.

В произведениях классиков героика предстает иногда совсем не в той форме, как предусматривалось канонами. Еще 
в пору, когда эстетические нормы только складывались, один из
 основоположников санскритской драмы Бхаса показал на сцене
 свержение царя. Шудрака вводит в драму мотив борьбы правдолюбца с тираном.

 

Автор: И.С. Рабинович

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.

Google Analytics

Uptolike

Яндекс. Метрика

Рамблер / Топ-100