Каковы жанровые параметры шаманских легенд? В свое время Е. М. Мелетинский предложил для различения мифа и сказки пользоваться целым набором различительных признаков, среди которых выделил две основные группы. Первая из них характеризует произведение с точки зрения носителей фольклора. Здесь кроме уже названного признака достоверность/недостоверность отмечены такие важные для нашей темы моменты, как ритуальность/неритуальность текста, его сакральность/несакральность и этнографически-конкретный/условно-поэтический тип фантазирования. Эта первая группа признаков дополняется второй, соответствующей «содержанию самого произведения - его тематике, героям, времени действия, результату действия», а именно: мифический герой/немифическищ мифологическое (доисторическое) время действия/сказочное (внеисторическое); наличие этиологизма/его отсутствие (или этиологизм орнаментальный); коллективность (космичность) объекта изображения) его индивидуальность [см. Мелетинский, 1970, с. 142]. Используя этот набор, можно выделить различительные признаки, характеризующие шаманские легенды. Признаки первой группы в основном совпали с признаками мифа: достоверность сообщения, естественно, влечет за собой этнографическую конкретность фантазирования и возможность использования текста в ритуальных целях, сопряженную с его сакральностью.

Для нашей темы важной оказывается еще одна особенность шаманских легенд, касающаяся тех из них, которые можно определить как бывальщины, былички или бытовые рассказы. Среди них имеются как мемораты, т. е. воспоминания очевидцев о тех камланиях, которые происходили в их присутствии, так и фабулаты, где основной акцент лежит на перипетиях сюжетных коллизий. Границы между этими формами, вообще говоря, достаточно зыбки и самими рассказчиками не осознаются (во всяком случае, в народной терминологии они никак не отмечены). Однако их различение представляется весьма продуктивным для выяснения путей формирования повествовательных конструкций непосредственно в сфере наррации, на что уже обращалось внимание, в частности, в работе Э. В. Померанцевой [Померанцева, 1975].

В камланиях нанизывание сюжетных звеньев шло в основном за счет встраивания в отношение «заказчик - искомая ценность» серии персонажей-посредников. Совершенно по-иному дело обстоит в легендах, где коллизии, образующие сюжет, возникают между любой парой действующих лиц. Действительно, фабула одних рассказов строится на коллизиях между простым человеком и шаманом (ср. первый блок камланий), а все остальные связи, реализующиеся в камланиях, остаются в стороне. Другие легенды описывают столкновение шамана с противником, третьи - только его путешествие и т. д. По сути дела, мы имеем здесь дело уже не с рассказами о камланиях, а с рассказами о шаманах, в которых их деятельность оценивается либо положительно, либо отрицательно, что, собственно говоря, и создает сюжет фабулата. Проследим, как это происходит.

В дополнение к легендам, где шаман притворяется посторонним лицом, обиженным теми, на кого собираются напасть духи, приведем еще одну, в которой ясновидец встречает трех злых духов и отправляется вместе с ними на охоту за душой человека [Хангалов, 1958, с. 398 - 399]. По дороге духи замечают, что под их новым спутником мнется трава, но герой успокаивает их, сказав, что он умер только недавно и еще не научился ходить правильно. Похитив душу больного, все четверо отправились дальше, и человек начинает расспрашивать духов, чего они боятся больше всего. «Духи отвечали, что они всего более на свете боятся шиповника и боярки. «А ты чего более боялся, когда был живой?» - спрашивают духи. «Я больше всего при жизни боялся жирного мяса», - отвечает находчивый бурят. Духи поверили и на этот раз. Идут дальше. Только бурят и, говорит духам: «Дайте мне душу, я понесу, вы устали». Духи дали ему пойманную душу. Встретив по дороге боярку и шиповник, бурят бросился туда вместе с душой и залег среди колючих кустов. Духи не могли даже близко подходить к боярышнику и шиповнику и тщетно пытались выгнать бурята из кустов; наконец догадались и стали бросать в кусты жирное мясо. Бурят стал кричать: «боюсь, боюсь», а сам поедал мясо. Видя неудачу, духи ушли, а бурят вышел из кустов и возвратил душу больному, за что получил вознаграждение».