Традиционное деление значительной части индусского наследия на шрути («услышанное» божественными мудрецами свыше, т.е. сам ведийский канон) и смрити («запомненное» из уст того или иного авторитета - обширная, отчасти достаточно независимая от вед литература, представленная различными жанрами) во многом определяет содержание и оформление соответствующей дидактики. В рамках ведийского канона поучения эти связаны прежде всего с натурфилософским осмыслением мира, со сведениями о богах и acypax, об их месте в мироздании, их функциях и этическом облике. Другой обширный пласт свидетельств связан здесь с миром ритуала.

Последний лежит в основе наставлений, призванных обеспечить надлежащее исполнение обрядности - исполнение, от точности которого (вплоть до скрупулезного соблюдения числа определенных повторов, ударения в отдельных формулах и т.п.) зависела действенность всей церемонии, а соответственно, и участь жертвователя. За пределами ведийского канона они развиваются в ряд дисциплин, функционально связанных с традиционным миром обряда, но, по существу, предстающих уже как самостоятельные наставления в разных областях знания. Такова (опять же в рамках старой индусской классификации) уже первая из традиционно различавшихся шести частей смрити – веданга (веданга - часть вед») с ее также шестичастным делением на соответствующие дисциплины, трактующие, например, проблемы фонетики, метрики, этимологии, астрономии. Таковы и последующие разделы смрити, наставляющие в совершении домашних обрядов, а затем переходящие к более широкой, по существу всеобъемлющей регламентации повседневной жизни.

В некоторой симметрии с последовательностью текстов шрути все больший удельный вес здесь, наряду с практическими наставлениями (ср. заключительный, шестой раздел смрити - нити-шастра, наука практического поведения), начинают занимать более отвлеченные принципы, формирующие этику индуизма. Таковы, в частности, соответствующие фрагменты итихасы и пуран (четвертой и пятой частей смрити). Классическое индусское наследие (прежде всего на санскрите), создававшееся на протяжении тысячелетий, содержит и образцы иных жанров, в той или иной мере сохранявших дидактическую функцию. Последнее вполне закономерно в контексте традиционной индусской установки: первостепенное значение придавалось здесь именно наставительной, воспитательной функции литературы (свойство, если вспомнить традиционное «учительство» русских писателей, хорошо знакомое нашему читателю).

Не говоря о явно дидактических произведениях, отметим, что подобная функция распространялась и на другие тексты и жанры, казалось бы, далекие от такой задачи. Инструментом наставления сплошь и рядом оказывается эпическая поэзия, нарративная проза, драма, лирика. Все эти тексты могут служить средством нравственного совершенствования, вплоть до достижения высшего идеала. Подобная этико-практическая установка позволяет, в частности, лучше понять определенную широту взглядов и терпимость, отличающие классический индуизм, включая использование отдельных, казалось бы, «еретических» источников (ср., например, своеобразную рецепцию буддизма - представление о Будде как об одном из воплощений Вишну) и т.п.

Очерк, хотя бы сжатый, созданной индуизмом дидактики неизбежно связан с выходом в более общую историко-культурную и социальную проблематику различных наук - естественных и гуманитарных, в эстетику словесного и изобразительного искусств и т.д. Не ставя себе подобную задачу, мы хотели бы остановиться здесь только на некоторых основных принципах этико-практического поведения в индуизме. Совокупность этих принципов опять-таки предстает перед нами в рамках традиционной классификации и уже сама по себе отражает в своей совокупности ту универсальность охвата, которая свойственна религии индуизма.

Можно полагать, что примерно с первых веков н.э. появляются свидетельства о совокупности установок, лежащих в основе повседневного поведения и во многом сохранивших свое значение вплоть до наших дней, предписывающихся высшим варнам - брахманам, кшатриям и вайшьям. Среди соответствующих текстов - «Артхашастра» Каутильи, «Рагхувамша» Калидасы, «Камасутра» Ватсьяяны, «Панчатантра» и др. Эти четыре принципа называются «четырьмя целями», «человеческими целями» и т.п. Чаще всего они перечисляются в следующем порядке:

1. Дхарма (dharma от dhar - «держать», «устанавливать») - закон, установление, нравственный долг, следование надлежащим правилам в сфере индусской обрядности, в семейных отношениях, общественных делах.
2. Apmxa (artha - «суть», «польза») - приобретение и надлежащее использование материальных благ, стратегия разумного практического поведения в конкретных житейских ситуациях.
3. Кама (kama - «любовь») в более общем плане - стремление к возбуждению и удовлетворению органов чувств; здесь преимущественно имеются в виду чувственные удовольствия, связанные с физической любовью.
4. Мокша (от muc - «освобождать») - освобождение от желаний, от уз бытия, от круговорота рождений; достижение высшего просветленного состояния.

В рамках этого комплекса мокша, по-видимому, добавляется к первым трем принципам несколько позже (ср., например, [Ингаллс, 1957, с. 45]). Во всяком случае, она отсутствует в отдельных свидетельствах, упоминающих лишь эту триаду (trivarga). В отдельных редакциях «Панчатантры» упоминаются как три, так и все четыре принципа [Панчатантра, 1908, с. 257; Панчатантра, 1912, с. 180]. При этом если мокша неизменно упоминается в конце, то порядок первых трех принципов зачастую варьируется. Так, в упомянутых вариантах «Панчатантры» встречается соответственно dharma – artha - kаma и artha – dharma - kаma; в К 1.1: dharma – artha - kаma; 2.2 - 4: artha – kаma - dharma; К 58.5: artha – dharma - kаma и т.д. Отсюда возможны и разные варианты соотнесения этих принципов с периодами человеческой жизни, например: В детстве - приобретение знаний и другие дела артхи. В молодости - кама. В старости - дхарма и мокша (К 2.2 - 4 [Ватсьяяна, 1993, С.51]).

Нетрудно заметить, что первые три принципа охватывают с разных сторон всю деятельность, связанную с активной реакцией человека на окружающую среду, с приятием этой среды. Традиция призывает должным образом сочетать эти принципы друг с другом, отдавая в свое время дань каждому из них и ни одним из них не злоупотребляя (заключительные наставления, призывающие, в частности, сдерживать чрезмерное влечение).

Переходя к четвертому принципу, мокше, мы видим, что он стоит особняком, будучи логически и по своему содержанию противопоставлен остальным. Мокша исходит не из деятельного приятия мира, а из пассивной созерцательной установки, в которой активность, во всяком случае, сокращается до минимума. Это своего рода эскапизм, цель которого преодолеть (обычно на исходе жизни) все земные интересы и привязанности (представленные дхармой, артхой и камой), освободиться от круговорота рождений, слиться с высшим началом. Соотношение первых трех принципов с четвертым может быть выражено противопоставлением «приятия» мира (при котором сохраняют свое значение такие признаки, как «должное» - «недолжное», «польза» - «вред», «удовольствие» - «неудовольствие») «неприятию», при котором эти признаки (и прежде всего связанные с артхой и камой) нейтрализуются.

Автор: А.Я. Сыркин

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.