Что же касается классификации путей, ведущих к освобождению, которую Кришна предлагает Арджуне, то адвайта не что иное, как откровенный и радикальный вариант джняна-йоги. Однако йога знания также представляет собой определенного рода практику. В этом смысле несходство веданты и мимансы — это различие не между философией созерцания и философией действия, как это нередко утверждалось исследователями, а различие между двумя концепциями действия. Мимансаки вели речь о практике брахманистских обрядов, предназначенной для всех, кому ее не запрещает закон, адвайтисты же — о практике эзотерической, доступной немногим избранным.

Неудивительно, что для мимансаков такое мировоззрение было неприемлемо. Даже санскрит, на котором любое явление от века имеет точное единственно правильное наименование, оказывается непригоден для выражения священной истины. Когда-то приверженцы мимансы разработали свой способ соединить локальные культы в рамках ортодоксальной традиции. Но до такой всеохватности им было далеко. В новом синтезе ведущую роль играли уже не традиционные арии-брахманы, а напротив, аризируемые варвары. Они многое заимствовали с арийского севера, но делали это, сами создавая новые критерии ортодоксальности. Потому-то и получалось, что все допустимо, потому что все иллюзорно, все имеет право на существование, ибо ничто не обладает подлинной реальностью. Если для мимансаков божества были лишь словами, произносимыми во время обряда, то это означало, что смысл обряда — в нем самом. Теперь же сам ведийский ритуал превратился в одно из бесчисленных порождений майи.

Конечно, и «новая ортодоксия» не была однородной. В ее рамках, особенно в рамках вишнуитских сампрадай, могли формироваться самые разные варианты синтеза арийских и неарийских культов. Последние иногда приобретали более мягкий, компромиссный по отношению к брахманизму характер, подобно самой древней из них — традиции Шри, провозвестником которой стал Рамануджа. Временами же приверженность брахманистским нормам принимала демонстративный, воинственный вид, как это было характерно для двайта-веданты Мадхвы.

И однако, все это не слишком приближало южную веданту к классическому брахманизму. В преданиях о Раманудже, синкретическое учение которого и было призвано совместить ортодоксию с учением альваров, нельзя не расслышать и антибрахманистские мотивы. Легенда гласит, что, когда Рамануджа пришел в Кашмир, местные брахманы вознамерились умертвить его, прибегнув к магии. Правда, это вышло им боком: ничего не добившись, кашмирские брахманы потеряли рассудок.

Ненамного более родствен северной ортодоксии и Мадхва, при всей присущей ему непримиримости и столь характерной для него имитации древнего брахманизма. Как и другие ведантисты, он совершал, согласно традиции, паломничества на север, к святым местам — в исконно арийские земли. И это выглядит почти символично: если прежде учителя ортодоксии двигались на восток и на юг, распространяя дхарму за пределами Арьяварты, то теперь потомки млеччхов двигались в обратном направлении, воспроизводя свою связь с арийско-брахманистским наследием.

Представители старой ортодоксии остро чувствовали свою чужеродность ортодоксии новой. Кумарила Бхатта, величайший учитель мимансы, не доживший до возникновения адвайты, относился к санкхъе, йоге, панча-ратре и пашупате как к неортодоксальным системам, не менее враждебным ведийской традиции, чем буддизм. Красноречивы и другие признания Кумарилы. Ведийская традиция, полагал он, находится в упадке. Нет ничего невозможного, говорится в «Тантра-варттике» — одном из приписываемых ему сочинений, в том, что какие-то части вед могли быть утеряны. Такое исчезновение вед, — сетовал Кумарила, — не является невозможным, коль скоро даже теперь мы обнаруживаем, что веды утрачиваются из-за небрежности и лени учеников или из-за постепенного исчезновения людей, сведущих в них... (см. перевод [Пименов, 1998, с. 358]; текст Кеваланандасарасвати, 1952 - 1976, т. 7, с. 4436а, 9 и сл.).

Автор: А. В. Пименов

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.