Пожалуй, не будет преувеличением отметить, что именно на Севере это направление средневекового индийского мистицизма достигло расцвета и приняло наиболее совершенные формы. Мистический опыт поэтов-кришнаитов, зафиксированный в их произведениях, поражает разнообразием эмоциональных состояний, глубоким проникновением во внутренний мир адепта и одновременно вниманием к миру внешнему (а он, согласно Валлабхачарье, неотделим от бога). Кришна у поэтов «Аштачхап» такое же местное божество, как Шива, Вишну или Муруган у южноиндийских мистиков, но с той разницей, что последние просто привязывали его к тому или иному храму, а у североиндийских бхактов Кришна живет в Брадже, запросто приходит в гости к своим верным почитателям [Сазанова, 1992, с. 140, 170, 185]; он — неотъемлемая часть той обыденной деревенской жизни, которой живут все жители Браджа и сами поэты.

Дошедшие до нас произведения поэтов «Аштачхап», близкой к ним по духу, но не входившей ни в одну общину талантливой раджпутской поэтессы Мирабаи, других авторов-кришнаитов этого периода, свидетельствуют о том, что, хотя их мистический опыт сочетал в себе самые разные виды бхакти, в том числе рабское служение (дасья) и дружескую верность (сакхья), наибольшее значение имели родительская нежность (ватсалья) и эрос, что было связано, в свою очередь, с возвышением на невиданный доселе уровень Яшоды — крестьянки, приемной матери Кришны, и Радхи — пастушки, его возлюбленной. Именно с этими персонажами чаще всего ассоциировали себя бхакты, именно эти чувства, столь доступные каждому человеку, и считались наиболее результативным способом мистического единения с богом.

У Сурдаса и других поэтов этого направления Кришна — очаровательный малыш, проходящий под взглядами восхищенной Яшоды все ступени младенчества, шаловливый ребенок, который пасет коров, играет и дерется с соседскими детьми, ворует масло у пастушек, а повзрослев, заводит любовные игры с деревенскими красавицами, сначала ухаживает за Радхой как робкий и нескладный подросток, а затем предается с нею страстной, неистовой и изощренной любви. В поэзии североиндийских бхактов-кришнаитов, как нигде в индийской литературе, ощутимо влияние фольклора: народных песен, плачей, причитаний, грубоватого юмора, обрядов и праздников [Сазанова, 1973], но это не просто «почвенность», «народность» поэтов, а важное свойство данного этапа в развитии бхакти, гармонически соединившего вишнуизм «Бхагавата-пураны» с местными верованиями, обрядами, образом жизни тех, кто иначе не имел доступа к богопознанию.

Расцвет кришнаитского бхакти был связан с достижением индийской цивилизацией определенного уровня знаний о физическом и духовном развитии человека, психологических особенностях каждого возрастного этапа. Нигде в индийской средневековой культуре не получило такого отражения детство со всей его спецификой, как в поэзии Сурдаса и других авторов этого направления. При этом важно не только описание Кришны-ребенка, но и эмоций самого бхакта, который, подобно матушке Яшоде, испытывает к Кришне самые разнообразные и естественные для родителя чувства: нежно любит, лелеет, восхищается, умиляется, беспокоится, мягко журит за проделки и даже наказывает [Сурдас, 1970, с. 269 - 428]. Бхакты не только переносили на Кришну ту любовь, которую испытывали к собственным детям (Валлабхачарья не требовал от своих последователей отказа от семейной жизни), но и возводили до божественных высот само это вполне земное и обыденное чувство.

То же самое относится и к эротической составляющей кришнаитского бхакти. Любовное влечение к богу было важнейшей стороной духовного опыта многих мистиков, будь то индуизм, ислам или христианство; бог воспринимался как возлюбленный (возлюбленная), а стремление души адепта к единению с ним — как страстное чувство любви во всех ее проявлениях, от блаженства обладания до страданий в разлуке. У кришнаитских поэтов все это достигает исключительно высокой эмоциональной степени, выразительности и откровенности. Последнее особенно шокировало и возмущало как европейцев, так и некоторых индийских просветителей, социальных реформаторов XIX и начала XX в. [Варма, 1993, с. 133 - 138]. Они искренне не могли понять, как это можно петь в храме, например, такое:

«...Пойдем» — и Кришна обнял, страстью ее опаляя!

«Не отстраняйся, Радха, не нужно противоборства.

Близость твоя уймет томление тела. Двое

в поединке сойдутся любовном».

Улыбается, слушая, Радха. Серебристое тело покорно...

([Сазанова, 1992, с. 74]; см. также [Цветков, 1979, с. 145 - 149]).

Многие индийские комментаторы пытались интерпретировать любовные мотивы в кришнаитской поэзии как аллегорию, но на самом деле эротические переживания бхактов, перевоплощавшихся в момент мистического транса в пастушек, влюбленных в Кришну, были, по-видимому, подлинными (можно гадать, играл ли здесь какую-то роль «земной» любовный опыт), тем более что кама (наслаждение, в том числе и эротическое) считается в индуизме одной из четырех равно законных целей человеческой жизни и не воспринимается, в отличие от христианства, как грех [Варма, 1993, с. 133 - 141].

Любовь к богу у кришнаитов Браджа была максимально индивидуализированной, но интересно, что и ответное чувство бога к своим бхактам также принимает личностные черты. С этим связано возвышение Радхи, деревенской красавицы, возлюбленной Кришны. В ранней кришнаитской литературе Радха отсутствует и любовными партнерами Кришны выступают безликие и безымянные пастушки-гопи.

Позднее Радха выдвигается на первое место и в сердце любвеобильного бога, и в кришнаитской литературе; мало того, она сама становится объектом поклонения как женская ипостась Кришны и как идеальный бхакт, отвергший ради любви к богу все земные привязанности [Холи, 1984, с. 66 - 67].

Любопытно в этой связи заметить, что во многих произведениях поэтов-кришнаитов Радха замужем, замужем и другие пастушки, участницы любовных игр Кришны; он сам с известной долей лицемерия уговаривает их вернуться к мужьям и соблюдать «путь, предписанный ведами», но для Радхи и ее подруг страсть к Кришне выше долга, чести, семейных уз и даже мокши [Сурдас, 1970, с. 478 - 483]. И Кришна, который любит всех своих бхактов, явно отдает предпочтение Радхе: поэты нередко заставляют его переживать те же любовные муки, что и Радху, иногда описывая переживания того и другого подчеркнуто одинаково; во время любовных забав Кришна и Радха меняются одеждой, и эти и подобные эпизоды (см., например, [Холи, 1984, с. 83]) должны символизировать, с одной стороны, равную значимость субъекта и объекта мистической любви, а с другой — взаимность и личностную окрашенность связи между богом и адептом.

Автор: Е.Ю. Ванина

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.